«И что мне не лететь до Ленинграда...» Ленинград в творческой судьбе Владимира Высоцкого

Ольга ШИЛИНА

Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград... Наверное, трудно найти русского писателя, в судьбе которого этот город не сыграл бы сколько-нибудь значительной роли. Он мог нравиться или не нравиться, мог огорчать и радовать, мог восхищать и ужасать, но никого не оставлял равнодушным. Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Достоевский, Блок, Есенин, Зощенко, Ахматова, Рубцов... Сколько в Петербурге — Ленинграде мест, связанных с их жизнью и творчеством! А что же Владимир Высоцкий? Можем ли мы и его поставить в этот ряд? Ведь всем известно, что Высоцкий никогда не жил в Ленинграде — он сугубо московский поэт: вся его жизнь и творчество тесно связаны с Москвой. Для него это действительно город «главный, как известно, златоглавый...» Но не будем спешить с выводами, ибо даже поверхностное знакомство с биографией и творчеством поэта убеждает нас, что Ленинград занимает особое место в его жизни.

Любопытна одна деталь: многие события в жизни В. Высоцкого впервые произошли именно в Ленинграде. Первая песня — «Татуировка» — написана здесь; первая съемка поющего Высоцкого — документальный фильм «Срочно требуется песня» — проходила в клубе «Восток»; подготовка первой публикации стихов — в ленинградском журнале «Аврора»; даже пение Булата Окуджавы, во многом определившее дальнейший творческий путь Владимира Высоцкого, было впервые услышано им тоже в Ленинграде, во время съемок кинофильма «713-й просит посадку». Первое предложение работать в театре тогда еще выпускнику Школы-студии МХАТ Владимиру Высоцкому было сделано опять же из Ленинграда — актером и режиссером Роланом Быковым, руководившим в то время Ленинградским театром имени Ленинского комсомола. Высоцкий тогда отказался, но по окончании студии, еще до распределения, с несколькими однокурсниками (Романом Вильданом, Валентином Никулиным и др.) отправился в Ленинград, где «показывался» сразу в несколько ленинградских театров: Товстоногову в БДТ, Кондрашову в Театр Ленсовета и Акимову в Театр комедии, куда, однако, принят не был[1]. Известно также, что он пробовался в Театр имени Комиссаржевской, но главный режиссер Сулимов сказал, что у него «старческий голос, а сам он очень молод и что его, как режиссера, не устраивает это несоответствие...»[2]

Высоцкий часто снимался на «Ленфильме», был даже период в его жизни, когда он, по его выражению, «жил в поезде «Москва — Ленинград», ставший на какое-то время его «творческой лабораторией». Ведь именно здесь была написана «Песня о нейтральной полосе», «доделана» мелодия к песне беспокойства «Парус»[3].

Приезжая в Ленинград, останавливался в гостиницах «Выборгская», «Октябрьская», иногда у друзей — у Романа Вильдана, Кирилла Ласкари... Здесь же, в гостинице «Выборгская», что на Черной речке, где он жил во время съемок фильма «713-й просит посадку», познакомился с Людмилой Абрамовой, ставшей его женой и матерью двух его сыновей. /238/

Стихов и песен, посвященных Ленинграду, в творчестве Владимира Высоцкого немного, но при этом по частоте упоминаний город на Неве соперничает в нем с Одессой и Магаданом, в целом достаточно часто упоминавшимися в произведениях поэта[4].

Высоцкий неоднократно признавался, что его удивляет, как это поэты ездят в творческие командировки: съездил и «зарифмовал» впечатления. Поэтому он редко писал стихи по впечатлениям от поездок. Кроме того, Высоцкий ведь поэт балладного типа, он любил, чтобы в его песнях «что-нибудь происходило», поэтому конкретные впечатления складываются в сюжет, а не в эмоцию. Так появляются и Саня Соколов, получивший по морде у Пяти Углов, и герой, выросший в ленинградскую блокаду и стоявший «в очередях за хлебушком». Так появляется и «Татуировка» — первая песня Владимира Высоцкого.

1. «ТАТУИРОВКА»

Владимир Высоцкий: «Первую свою песню я написал в Ленинграде где-то в 1961 году. Дело было летом, ехал я в автобусе и увидел впереди себя человека, у которого была распахнута рубаха и на груди была видна татуировка — нарисована была очень красивая женщина, а внизу написано: «Люба, я тебя не забуду!». И мне почему-то захотелось про это написать. Я сделал песню «Татуировка», только вместо «Любы» поставил для рифмы «Валю»[5].

Не делили мы тебя и не ласкали,
А что любили — так это позади, —
Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,
А Леша выколол твой образ на груди.

И в тот день, когда прощались на вокзале,
Я тебя до гроба помнить обещал,
Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!» —
«А я — тем более!» — мне Леша отвечал.

И теперь реши, кому из нас с ним хуже,
И кому трудней — попробуй разбери:
У него — твой профиль выколот снаружи,
А у меня — душа исколота снутри.

И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, —
Пусть слова мои тебя не оскорбят, — Я прошу, чтоб
Леша расстегнул рубаху,
И гляжу, гляжу часами на тебя.

Но недавно мой товарищ, друг хороший,
Он беду мою искусством поборол:
Он скопировал тебя с груди у Леши
И на грудь мою твой профиль наколол.

Знаю я, своих друзей чернить неловко,
Но ты мне ближе и роднее оттого,
Что моя — верней, твоя татуировка
Много лучше и красивше, чем его!

О том, как она была написана, сохранились воспоминания людей, близко знавших В. Высоцкого, Вспоминает Инна Кочарян, жена друга Высоцкого по Большому Каретному: «Во-первых, я просто помню, как была написана самая первая песня. Это было в 1961 году. Я хорошо это помню, потому что Лева работал тогда на “Увольнении на берег”, а Володя там снимался. <...> И вот тогда Володя написал эту песню “Татуировка”. Причем он подошел ко мне и говорит: “Иннуль, ребята не верят, что это я написал, — ты уж подтверди”»[6].

А вот как об этом вспоминает школьный друг Высоцкого Игорь Кохановский, правда, со слов В. Акимова: «С осени 1961 года Володя стал писать песни. <...> О появлении “на свет” первой, “Татуировки”, рассказал мне много лет спустя Володя Акимов. Он с Высоцким поехал провожать на Курский вокзал Инну, жену Левы Кочаряна. <...> Они посадили Инну в вагон, у Володи (Высоцкого) была с собой гитара, и он решил “на дорожку” спеть Инне одну песню, которую, как сказал, сам написал сегодня утром. Спел “Татуировку” и очень сокрушенно посетовал, что никто, кому он уже успел исполнить, не верит, что это написал он (Инна вроде бы сразу поверила), и попросил все рассказать Леве и обязательно подчеркнуть его авторство...»[7]

Еще один факт 6 написании этой песни содержится в воспоминаниях однокурсника В. Высоцкого по Школе-студии МХАТ Романа Вильдана и его брата, Ричарда Вильдана.

«Роман Вильдан:

— Первую песню, “Татуировка”, Володя /239/ написал, вернее, записал, у нас, на 7-й Красноармейской, в присутствии моего брата.

Ричард Вильдан:

— Дома я был один. Мне-то Володя и рассказал про человека, который ехал в автобусе в майке. А после взял подвернувшийся под руку узкий и длинный листик бумаги, сел за стол и написал на нем текст. Я так полагаю, что текст у него в голове сложился. Володя направился к пианино <...>, открыл крышку и стал подбирать мелодию. Я помню, как он сидел за пианино, что-то бормотал и слегка придавливал клавиши. Дело в том, что гитары у нас в доме не было. <...> Текст “Татуировки” мне понравился. Я, помнится, еще сказал ему: “Ну надо же, как интересно — из такой мелочи ты песню сделал!”»[8]

В дни памяти В. Высоцкого в 1995 году Ричард Вильдан через своего брата Романа передал черновую рукопись этого произведения в музей В. Высоцкого в Москве.

Известно, что «Татуировку» пытались инсценировать в 1962 году актеры Театра миниатюр, в котором Владимир Высоцкий тогда работал. Об этой попытке он рассказал своей жене, Людмиле Абрамовой, в одном из писем из Свердловска, где в то время театр был на гастролях: «...Хотят инсценировать мою “Татуировку”. Сделать пародию на псевдолирику и псевдо же блатнянку. Я буду петь, а в это время будут играть то, что там есть, например: “Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху, и гляжу, гляжу часами на тебя!”

Актер, играющий Лешу, рвет на груди рубаху — там нарисована женщина-вампир, или русалка, или сфинкс, или вообще бог знает что. Другой становится на колени, плачет, раздирает лицо и глядит, а сзади часы — стрелки крутятся. Можно, чтобы он глядел 7, 8, 9, 10, 11,12 (больше нельзя) часов. Так всю песню можно сделать. Но это — проект. И потом — мне немного жаль Алешу, Валю и самого, у кого душа исколота снутри»[9].

Эта попытка инсценировать «Татуировку» весьма показательна, ибо она подтверждает драматургичность песни — наличие в ней конфликта, столкновения, хотя и не такого острого, как в последующих произведениях поэта. Здесь пока еще все очень тонко, лирично и легко разрешимо:

Но недавно мой товарищ, друг хороший,
Он беду мою искусством поборол:
Он скопировал тебя с груди у Леши
И на грудь мою твой профиль наколол.

И хотя буквально все здесь пронизано иронией: и «любовный треугольник», и найденный выход из положения, — заметно, что автор относится к своим героям по-доброму, почти по-дружески, с пониманием и сочувствием.

Уже здесь, в этой первой песне Высоцкого, есть все, что в дальнейшем станет Характерным для его творчества в целом: соединение эпоса, лирики и драмы, использование сказовой манеры, игра со словом, новеллистический финал. Наконец, самое главное — уважительно-сочувственное отношение к человеку.

2. «ЛЕНИНГРАДСКАЯ БЛОКАДА»

Одной из первых песен Высоцкого является «Ленинградская блокада», написанная в том же 1961 году[10]. Таким образом, дважды Ленинград становится «крестным отцом» молодого поэта: первая песня — «Татуировка» — написана в Ленинграде и одна из первых песен — «Ленинградская блокада» — о Ленинграде, И не о красоте, величии или героизме города на Неве идет в ней речь, а об одной из трагических страниц его истории — блокаде, да еще с социально-нравственным подтекстом:

Я вырос в ленинградскую блокаду,
но я тогда не пил и не гулял.
Я видел, как горят огнем Бадаевские склады,
в очередях за хлебушком стоял.

Граждане смелые,
а что тогда вы делали,
когда наш город счет не вел смертям?
Ели хлеб с икоркою, —
а я считал махоркою /240/
Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам.

От стужи даже птицы не летали,
и вору было нечего украсть.
Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,
а я боялся — только б не упасть!

Было здесь до фига
голодных и дистрофиков —
все голодали, даже прокурор, —
а вы в эвакуации
читали информации
и слушали по радио «От Совинформбюро».

Блокада затянулась, даже слишком,
но наш народ врагов своих разбил, —
и можно жить как у Христа за пазухой, под мышкой,
но только вот мешает бригадмил.

Я скажу вам ласково,
граждане с повязками,
в душу ко мне лапою не лезь!
Про жизню вашу личную
и непатриотичную
знают уже органы и ВЦСПС!

Уже в этой ранней песне обращает на себя внимание удивительная достоверность изображаемых событий и точное попадание в образ, стремление разрушить сложившиеся стерео-типы и соединить конкретику и универсальность. Но возникает вопрос, откуда у двадцатитрехлетнего Высоцкого мог взяться материал для обобщения такого уровня? Для этого необходимы, как минимум, два компонента: конкретные рассказы очевидца и собственно поэтическая отзывчивость на события. Документальным источником могли послужить рассказы отца Романа Вильдана, Мечислава Карловича, с которым они «часто и много говорили о блокаде»[11], когда Владимир Высоцкий в начале 1960-х останавливался у них в доме на 7-й Красноармейской. Уже тогда «Ричард обратил внимание, что юного Владимира Высоцкого в то время очень интересовала блокада[12]. Но если умение слушать, жадно впитывать и запоминать услышанное, по свидетельству людей, близко знавших поэта, отмечалось у него чуть ли не с детства, то поэтическая отзывчивость на события, глубина сопереживания и. умение посмотреть на ситуацию с неожиданной стороны проявились здесь едва ли не впервые. Чего стоит хотя бы вот эта фраза: «Блокада затянулась, даже слишком...»

Герой песни, по всему видать, человек трудной судьбы, вынесший все тяготы блокады, оказывается «под прицелом» «граждан с повязками», которые в самое трудное время находились в эвакуации и «ели хлеб с икоркою». Иными словами, противостояние здесь не столько социальное, сколько нравственное: эти «граждане смелые», по мнению героя, не имеют права выступать в роли блюстителей закона и нравственности[13]'. Ленинградская блокада здесь является своеобразным критерием человеческих отношений.

3. «ЗАРИСОВКА О ЛЕНИНГРАДЕ»

Жанр этой песни определен автором как «зарисовка», и это вовсе не означает, что таким образом «Высоцкий как бы ставил ее во второй ряд, отказывал в эстетической полноценности»[14]. Давайте попробуем перевести это название на язык изобразительного искусства, где зарисовка — это не что иное, как набросок, небольшой, беглый рисунок, выполненный на ходу, с целью зафиксировать какое-нибудь сиюминутное, мимолетное впечатление. Но ведь это не уменьшает ее эстетической ценности: великий художник и в зарисовке остается великим художником. Вспомним хотя бы известный рисунок Амедео Модильяни с изображением Анны Ахматовой, в котором буквально одним росчерком карандаша художник создал образ Поэта.

Итак, «Зарисовка о Ленинграде». Эта песня написана в 1967 году. А «заготовку» к ней, как утверждает Л. В. Абрамова, В. Высоцкий сделал все в том же 1961 году, во время съемок фильма «713-й просит посадку»: «Вспоминаю, как мы поехали втроем с Каменноостровского в “Асторию”, потому что в “Астории” жил Костя Худяков. Поехали туда, забрали Костю и поехали на Васильевский остров к кому-то <...> в гости. Торчали там долгое время. Выходим, на чем свет стоит ругаемся, что не поймать машину. Холодно, идет снег, а Костя перед этим подрался на Исаакиевской, уронил часы в сугроб; когда доставал, ему кто-то поддал. И мы все это /241/ с хохотом перевариваем. Вдруг подъезжает такси и останавливается. Мы, стуча зубами, падаем в это такси, ютимся в уголках, одеты во все такое драное, тертое, Володя во всем казенном. И вот мы сели в это такси, трясясь, водитель говорит: “Ну что, домой вас везти?” Мы: “Сперва на Исаакиевскую...” — “Ну понятно, потом в ‘Выборгскую...’” Мы на него уставились. Оказывается, это тот самый водитель, который нас вез, и Володя с ним выяснил, что такое “пять углов”.

В Москве тоже есть какое-то место, которое называется “пять углов”. И вот Володя это с ним выяснял, что, дескать, в Москве “пять углов” лучше, чем в Ленинграде. <...> И... насчет такси, которое не остановится, тоже сюда попало и долго отлеживалось»[15].

В Ленинграде-городе
у Пяти Углов
получил по морде
Саня Соколов:
пел немузыкально,
скандалил, —
ну и, значит, правильно,
что дали.

В Ленинграде-городе —
тишь да благодать!
Где шпана и воры где?
Просто не видать!
Не сравнить с Афинами —
прохладно,
правда — шведы с финнами, —
ну ладно!

В Ленинграде-городе —
как везде, такси,
— Но не остановите —
даже не проси!
Если сильно водку пьешь
по пьянке —
не захочешь, а дойдешь
к стоянке!

На этот раз, казалось бы, никаких фантазий, все точно: и про то, что «прохладно», и про «шведов с финнами». Ну а Саня Соколов? Это реальный персонаж или тоже — «для рифмы»? На этот раз обратимся к воспоминаниям А. С. Макарова: «А Саша Соколов? И его прекрасная семья — жена Клава и дочка Клавдия... Они жили у Пушкинской площади — очень близкий нам дом... Это Саня приехал из Ленинграда и рассказал какую-то историю...» Иными словами, это абсолютно реальный персонаж и абсолютно реальная история, произошедшая в Ленинграде. Правда, может быть, не у Пяти Углов, а где-нибудь в другом месте, ну а Пять Углов вышли из той, «отлежавшейся» истории. Да и «мордобитие» Кости Худякова из истории, рассказанной Л. В. Абрамовой, возможно, тоже как-то отозвалось. Драка на Исаакиевской, часы в сугробе, чей-то пинок — все это тогда воспринималось «с хохотом», и в песне ситуация дана отнюдь не трагически: пел-то «немузыкально» да еще «скандалил» в людном месте — «ну и, значит, правильно, что дали». Попробуем определить отношение автора к персонажу. Очевидно, что в нем нет драматизма, но нет и насмешки — оно не выходит за рамки легкой иронии, «веселого дружеского понимания»[16]. Иными словами, «Зарисовка о Ленинграде» — это своеобразный дружеский шарж, сделанный с любовью и адресованный и персонажу, и городу.

4. «ПАРУС»

18 января 1967 года в недавно созданном клубе авторской (тогда она еще называлась «самодеятельной») песни «Восток», который расположился в ДК пищевиков в Ленинграде, кстати, в непосредственной близости от Пяти Углов — на улице Правды, состоялось выступление Владимира Высоцкого. Это было одно из первых публичных выступлений Высоцкого в нашем городе. И по счастливой случайности этот вечер был снят ленинградскими кинематографистами со студии кинохроники (Леннаучфильм), а его фрагменты вошли в документальный фильм «Срочно требуется песня». Сам Высоцкий считал его своим исполнительским дебютом в кино. В тот вечер им были исполнены «Братские могилы», «Песня о госпитале», «Звезды», «Марш физиков» и «Песня студентов-археологов», несколько спортивных песен, песни из «Вертикали», «Песня космических негодяев», сказки. Но в фильм вошла только песня «Парус». Высоцкий ее представил так: «Песня совсем новая, которая называется “Парус, или Песня беспокойства”». Впоследствии этой песней он часто завершал свои выступления и комментировал ее так: «Песня, с которой я начинал свою работу /242/ в кино. Она звучала в фильме “Срочно требуется песня”. В ней нет сюжета, как в других моих вещах, есть просто набор беспокойных фраз. Это просто о всеобщей вашей ответственности и причастности ко всему, что происходит в мире»[17].

А у дельфина
Взрезано брюхо винтом!
Выстрела в спину
Не ожидает никто.
На батарее
Нету снарядов уже.
Надо быстрее
На вираже!

Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь! Каюсь!

Даже в дозоре
Можешь не встретить врага.
Это не горе —
Если болит нога.
Петли дверные
Многим скрипят, многим поют:
Кто вы такие?
Вас здесь не ждут!

Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь! Каюсь!

Многие лета —
Всем, кто поет во сне!
Все части света
Могут лежать на дне,
Все континенты
Могут гореть в огне, —
Только все это —
Не по мне!

Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь! Каюсь!

По воспоминаниям Л. В. Абрамовой, черновой вариант этой песни был написан еще осенью 1966 года в квартире матери поэта, Н. М. Высоцкой, в Черемушках, где они тогда жили: «Он стал записывать слова, то, что композиторы называют “рыбой”. <...> “Вот забуду, забуду к завтрашнему дню. Вот такое гениальное, такой аккомпанемент потрясающий, и громко поиграть невозможно — дети спят”. Только по ладам гитары шебаршит, а правой рукой струны не трогает — и на клочке пишет эту самую “рыбу”. И вдруг говорит: “Ты посмотри, какая у меня гениальная песня получается, но вот пока что только вчерне. Давай закроем двери, и я тихо спою”. И вполголоса, почти без гитары, только чуть-чуть топая ногой, поет мне первые четыре строчки “Паруса”. Он говорит: “Это ‘рыба’, слов еще нет, надо будет думать, никак не получается, какой-то надо сюжет придумать, может, действительно ‘про дельфинов’”. Это был октябрь»[18]. Работа над песней продлится около двух месяцев, а доделана она будет «только в поезде, по дороге в Питер»[19] и исполнена в «готовом виде» впервые в Ленинграде.

Эта песня — действительно редкий (если не единственный) случай в творчестве В. Высоцкого: в ней нет сюжета, нет героя, нет «второго дна», по авторскому выражению, то есть подтекста. Есть только общая «идея, которая... пронизывает», — это человеческое волнение, причастность ко всему и ответственность за все, что происходит вокруг. Не случайно она станет одним из программных произведений поэта: в полной мере она отвечает его главной творческой установке: «Я вообще целью своего творчества — и в кино, и в театре, и в песне — ставлю человеческое волнение. Только оно может помочь духовному совершенствованию»[20].

Конечно, этими песнями не исчерпываются творческие, поэтические связи Владимира Высоцкого с нашим городом. Была еще и «Нейтральная полоса», написанная в поезде по дороге в Ленинград и впервые исполненная в ленинградском Институте высокомолекулярных соединений, были и многочисленные упоминания в песнях («Москва — Одесса», «Осторожно, гризли!» и др.). Безусловно, Высоцкий был москвичом «и по рождению, и по духу» (М. Рощин), но очевидно, что к Ленинграду он относился с особым чувством:

Я свой Санкт-Петербург не променяю
На вкупе все, хоть он и — Ленинград.

Было ли это чувство взаимным? Думается, да. Не говоря о теплом приеме слушателей, гостеприимных домах и душах, распахивающих свои двери ему навстречу, о попытках увековечить /243/ память поэта (проект переименования проспекта Суслова в проспект Высоцкого, макет памятника и т. д.), создании клубов любителей его творчества («Иноходец» и др.) и даже об исследованиях его поэзии (защита кандидатской диссертации автора этих строк состоялась в Пушкинском доме) — хотелось бы сказать о главном — о продолжении традиций.

А именно нашему городу принадлежит главная в этом заслуга: традиции песенно-поэтического творчества В. Высоцкого продолжили питерские рок-музыканты — А. Башлачев, К. Кинчев, Ю. Шевчук, которые считают Высоцкого своим учителем — «первым российским рокером» и «отцом русского рока». Но это уже другая история. /244/

Шилина О. «И что мне не лететь до Ленинграда...»: Ленинград в твор. судьбе Владимира Высоцкого // Нева. – 2006. – № 1. – С. 238–244.