А.В. БИБИНА
ТАК ЧТО ЖЕ СЛУЧИЛОСЬ В АФРИКЕ?
Об одной «несерьезной» песне В.Высоцкого
У Владимира Высоцкого немало
произведений шутливых, на первый взгляд не претендующих на глубину содержания и
предельно понятных. Такой кажется и широко известная песня о Жирафе, одно из
авторских названий которой — «Песенка ни про что, или Что случилось в Африке. Одна семейная хроника». Но сам поэт
подчеркивал наличие в своих юмористических сочинениях «второго слоя» —
обязательно серьезного. Попытка его выявления приводит к довольно интересным
результатам.
В желтой жаркой Африке,
В центральной ее части,
Как-то вдруг вне графика
Случилося несчастье, —
Слон сказал, не разобрав:
«Видно, быть потопу!..»
В общем, так: один Жираф
Влюбился — в Антилопу!
Поднялся галдеж и лай,—
Только старый Попугай
Громко крикнул из ветвей:
«Жираф большой — ему видней!»
Н. Крымова полагает,
что смысл «второго слоя» заключен в рефрене песни — реплике Попугая, ушедшей в
обиходную речь в качестве пословицы (Крымова Н. О поэзии Владимира Высоцкого
//Высоцкий В. С. Избранное, М. 1988. С. 494).
В. Новиков называет фразу «Жираф большой — ему видней» формулой
приспособленчества (Новиков В. Тренировка духа //Высоцкий В. С. Четыре четверти
пути, М. 1988, С. 268), хотя точнее было бы говорить не о приспособленчестве, а
о невмешательстве. Такое прочтение текста выглядит вполне уместным. Прямой
сатиры на жизненный принцип «Моя хата с краю — ничего не знаю» у Высоцкого нет;
но и для его лирического героя, и для близких к нему по мировосприятию
персонажей характерно обратное — принцип «вмешательства», активного участия в
происходящем: «Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!» («Мне судьба — до последней
черты, до креста…»); «Для того, чтобы тучи рассеялись, / Парень нужен был именно там» («Бросьте скуку, как корку
арбузную...»). Равнодушие и безучастность оборачиваются трагедией — как личной,
так и общей: «Усыпив, ямщика заморозило желтое солнце, / И никто не
20
сказал:
шевелись, подымайся, не спи!» («Я дышал синевой...»). И сама жизнь в этой
системе понятий рассматривается как «хорошее дело» — видимо, интересное и
полезное («Я из дела ушел»), а пассивность и апатия фактически приравниваются к
смерти («Песня конченого человека»).
Итак, первая из возможных трактовок
событий «в желтой жаркой Африке»: преступное равнодушие окружающих — следствие
«активной пассивности» Попугая — помогает Жирафу отменить законы животного
мира, разрушить устоявшийся порядок. Но действительно ли «Жираф был неправ?» Присмотримся
повнимательнее к этому персонажу и его действиям.
Исследуя оппозицию верха и низа в
художественной системе Высоцкого, А. Скобелев и С. Шаулов
отмечают: «Взгляд вверх всегда характеристика человека
одухотворенного… — поэт у Высоцкого всегда существо «длинношеее», и поэтому,
кстати, «Жираф большой», которому видней, вызывает явную авторскую симпатию»
(Скобелев А., Шаулов С. Концепция человека и мира:
Этика и эстетика Владимира Высоцкого // В. С. Высоцкий: Исследования и
материалы. Воронеж, 1990. С. 43). Более того: этот
персонаж явно стоит в ряду одобряемых автором героев с «последовательно неконформным поведением» (Там же, С. 34—35). Преодолевая
навязанные окружающими взгляды на семью
и любовь, отстаивая свое право на индивидуальность, Жираф поступает практически
так же, как лирический герой, не желающий двигаться «туда, куда все» («Чужая
колея»), а на возмущенный «галдеж и лай» он вполне мог бы ответить словами
одного из привлекательных для поэта ролевых персонажей: «А мне плевать — мне
очень хочется!» («Наводчица»).
С учетом сказанного сюжет должен быть
понят позитивно: Жираф оказывается ниспровергателем устаревших обычаев, а
возникшие между животными разных видов семейные связи — аналогичными межнациональным
бракам. По-новому выгладит и позиция Попугая: его предложение не вмешиваться в
непривычный, но в конечном счете естественный ход
событий — проявление не равнодушия, а мудрости (недаром он «старый»). Возникает
понятие «мудрости невмешательства» — но в данной художественной системе это
почти оксюморон!
Сопоставление взаимоисключающих и по
отдельности явно неудовлетворительных трактовок побуждает снова и снова
вчитываться в текст — и обнаруживать в нем еще не учтенные элементы. Так, Жираф хотя и похож на лирическою героя Высоцкого, но вместе с
тем наделен чертой, автору явно неприятной,— склонностью к демагогии:
«Нынче в нашей фауне / Равны все пороговно!» (Подобное пародирование идеологических формулировок встречается у
Высоцкого неоднократно. В качестве примера можно привести оговорку
персонажа песни «Смотрины»: «Сосед орет, что он — народ, / Что основном закон блюдет: / Что — кто не ест, тот и не пьет, —
/ И выпил, кстати», а в стихотворении «Мосты сгорели,
21
углубились
броды...» находим «бесконечный путь вперед»,
превратившийся в движение толпы по кругу со сбитым ориентиром, и др. См, также,
стихотворения «Мы воспитаны в презренье к воровству…» и «Мы бдительны — мы тайн
не разболтаем...»). Побуждает к размышлениям и то, что
влюбленные оказываются отвергнутыми обществом себе подобных. Таковы
результаты утверждения индивидуальности; но как их расценить?' Осталась
невыполненной вторая часть парадоксального призыва лирическою героя: «…делай
как я! / Это значит — не надо за мной <...>» («Чужая колея»):
последователи Жирафа, бездумно повторяя его действия, фактически утверждают
новый стереотип. Это вновь изменяет истолкование произведения. Усложнить
интерпретацию может едва ли не каждая строка. Как, например, следует понимать
каламбур: «Льют Жираф с Жирафихой / Слезы крокодильи»? Взаимодействие
наименований различных животных приводит здесь к актуализации прямого значения
определения и разрушает фразеологизм, заставляя воспринимать его буквально. Но
отменяется ли этим его общеязыковое значение,— иначе говоря, на самом деле
горюют персонажи или для соблюдения приличий? И
наконец: «...виновен не Жираф, /А тот, кто…» — а почему, собственно, виноват
должен быть кто-то один? Серьезный это вывод или иронический?
По сути, в «Песенке ни про что...»
сталкиваются несколько различных мировосприятий (три
как минимум: юношески-романтическое отношение к жизни, умудренно-реалистическое
и обывательское). В результате она оказывается неоднозначной. Несмотря на
внешнюю ее легкомысленность и кажущееся наличие «морали», автор предлагает нам
здесь множество глубоких вопросов — возможно, не решенных им самим. Или вовсе
не имеющих окончательного решения…
Алма-Ата
22