Личность в контексте культуры Стр. «71—82» Песенно-поэтическая антропология. Люди трудных профессий в изображении Ю. Визбора и В. Высоцкого Раскрытие душевного склада людей трудных профессий в творчестве Ю. Визбора и В. Высоцкого В поэтических произведениях авторской песни персонажная сфера всегда отличалась яркостью и социально-психологическим многообразием. Значительное место в песенной поэзии Ю. Визбора и В. Высоцкого занимает художественное раскрытие душевного склада людей, реализующих свой внутренний потенциал в «трудных» профессиональных призваниях, где в экстремальных положениях испытываются на прочность их личностные качества, межчеловеческие отношения. Это моряки, геологи, альпинисты, шахтеры, спортсмены, обретающие в стихах Ю. Визбора и В. Высоцкого возможность прямого нешаблонного самовыражения, в котором угадываются как приметы времени, так и черты родства с творческим сознанием самих поэтов, размышляющих о нравственно-философских аспектах бытия. Пути художественного постижения внутреннего мира песенных героев у Ю. Визбора и В. Высоцкого весьма многоплановы. Прежде всего стоит отметить весьма распространенные в их поэзии портреты людей трудных профессий. Портрет людей трудных профессий в творчестве Ю. Визбора У Ю. Визбора элементы таких портретов проступают уже в ранних стихах и песнях середины 1950-х гг. («Парень из Кентукки», «Закури», «Жить бы мне, товарищи, возле Мелитополя…», «Маленький радист» и др.). В них преобладает пока поэтический рассказ о тех профессиональных общностях, представителями которых выступают герои — «маленькие радисты с большого корабля», о нелегких условиях их труда, в процессе которого происходит углубленное осознание ими ценности внутренних переживаний. Так, эмоциональная речь северного рыбака («Жить бы мне, товарищи…») становится созвучной строю народной лирической песни: Но живу я в том краю, там, где дни короткие, В области Архангельской с детства рыбаком. Северные девушки с гордою походкою Вдоль по нашей улице ходят вечерком… (1,27)1 Облик персонажа через призму вдумчивого повествователя Позднее эти визборовские портреты героев становятся все более подробными и психологизированными. Социально-психологический облик персонажей предстает в них чаще всего в призме вдумчивого взгляда повествователя, способного в деталях поведения героя ощутить его душевный мир, — в «Командире подлодки» (1963), «Стармехе» (1965), «Репортаже о ракетчиках» (1968) и др. В стихотворении «Командир подлодки» из непосредственных впечатлений повествующего «я» («вот что я видел…»), жестовых подробностей поведения командира рождается глубокое понимание трагедийного мироощущения героя, окруженного «водой, скрывающей черные глубины…, память трагических походов». В «Стармехе» профессионально-бытовая конкретность картины противодействия моряков природной стихии Метелей белые ножи Разламывал своей машиной соединена с лирико-романтической тональностью в описании героя: Голубоглазый мой стармех Экзюпери всю ночь читает… (1,145) Интересно здесь и композиционное решение: рассказ стармеха предстает в форме участного обращения к нему повествователя, досконально знающего детали жизни на корабле: И Антуан Экзюпери Вот здесь скрестил с тобой маршруты. На море снег, на море снег… (1,145) Поступок и действие как отражение ментального склада Не только в портретных зарисовках, но и в напряженной сюжетной динамике прорисовывается Ю. Визбором ментальный склад героев трудных профессий. Говоря об антропологическом аспекте собственного художественного мира, поэт-певец подчеркнул расширенное понимание самого феномена «трудной профессии»: «Сила человека — не в профессии и не в судьбе… Мои герои — это люди поступка, люди действия… Если вник в дело, которому посвятил тебя твой герой, то громким — и чаще всего неискренним — словам места в песне не остается…» (3,363). В сюжетике песен Ю. Визбора и В. Высоцкого преобладают поворотные, «пограничные» ситуации, сопряженные с этикой риска и открывающие для героев новое измерение жизни и профессионального труда. Жизненные перипетии героя — сплав вещественного и метафизического В стихотворении Ю. Визбора «Вот вы тоже плавали когда-то…» (1958) коллективный рассказ о сущности морского призвания, сочетающийся с личностным повествованием одного из моряков, наполнен ощущением таинственного смысла перипетий дальнего плавания, что передается и на уровне поэтического языка, являющего сплав вещественного и метафизического: Плыли мы неведомо куда По путям надежды и познанья. … Я держусь за поручни надежд И до боли вглядываюсь вдаль… (1,70–71) В песне «В твоей душе» (1961) геологическое исследование природы вписано в образный контекст психологической лирики, ассоциируясь с бесконечностью познания близкой души: Давно домой геологи вернулись, А мне тебя искать еще сто лет! (1,85) Хронотоп «окраины» Особую художественную функцию выполняет у Ю. Визбора и хронотоп «окраины», «края» земли, сопряженный с атмосферой духовного и профессионального поиска героев. В песне «Окраина земная» (1965) в лирическом монологе моряка, наполненном возвышенным и одновременно тонким профессиональным чувствованием «гремящей окраины земной», обнаруживается близость морского призвания и крестьянского труда — в их причастности водной и земной природным стихиям: Мы словно пахари на поле, И тралы родственны плугам… (1,133) Суровая реальность профессиональных будней нередко предстает в песнях Ю. Визбора в героико-романтических тонах, не скрадывающих, однако, неофициозного, драматичного ощущения нелегкой трудовой жизни, долгой оторванности от любимых людей: И Кольский залив нам гудками повторит Слова, что нам жены сказать не могли… («Тралфлот») В указанной песне-сказе капитана рыбацкого судна обращенное к слушателю-новичку повествование (с характерными стилевыми особенностями: «мой друг», «пожалуйте бриться» и др.) о море, «Севере-старике», драматичной судьбе моряка заряжено немалым педагогическим потенциалом. Различия в поэтическом отражении героя трудных профессий у Ю. Визбора и В. Высоцкого Если у Ю. Визбора в социально-психологических портретах преобладает одухотворенно-романтическое начало, проистекающее от чувства единения героя со своей профессиональной средой, то в поэзии В. Высоцкого подобные «профессиональные» портреты, отличающиеся большей социальной остротой, зачастую предстают в виде пронзительной исповеди героя-одиночки, болезненно переживающего свою противопоставленность данной среде («Я был слесарь шестого разряда…», «Песенка про прыгуна в высоту», «Песня о штангисте» и др.). Герой в произведениях В. Высоцкого не человек-функция, а уникальная творческая личность Центральным в исповедальном монологе героя «Песенки про прыгуна в высоту» (1970) становится его напряженное, строящееся на неизбывных контрастах («Лишь мгновение ты наверху — // И стремительно падаешь вниз») самоосознание не как человека-функции, но в качестве уникальной творческой личности, отстаивающей право на нестандартность в борьбе с «голосами» окружающего мира: Но, задыхаясь словно от гнева я, Объяснил толково я: главное, Что у них толчковая — левая, А у меня толчковая — правая! (1,247)2. Новый свет на надрывное состояние героя в профессиональной сфере проливает и его семейная драма, подчеркивающая конфликтность созданного портрета: Жаль, жена подложила сюрприз: Пока я был на самом верху — Она с кем-то спустилася вниз… (1,248) Поэтика контрастов, этический и профессиональный максимализм в отношении героя (противопоставляющегося зрительским «крикам») к себе важны и в «Песне о штангисте» (1971), «Вратаре» (1971), «Песне о сентиментальном боксере» (1966)… Предметный мир в орбите личностной экзистенции героя В песнях В. Высоцкого предметный мир, сами «орудия» и «средства» профессиональной деятельности нередко «втянуты» в орбиту личностной экзистенции героя, вступают с ним в сложные партнерско-сопернические отношения, как происходит со штангой («Песня о штангисте») или самолетом в стихотворении «Я еще не в угаре…» (1975). В последнем возникает даже развернутый психологический портрет не только лирического «я», но и многим близкого ему самолета — «отбившегося от рук», «отгулявшего до последней черты»… Состояние соперничества-сплоченности с миром, смертельного риска в бою, экстатическое напряжение героя в кульминационные мгновения профессионального, боевого самоосуществления придают песням рассматриваемого круга бытийное звучание: Двадцать вылетов в сутки — куда веселей! Мы смеялись, с парилкой туман перепутав… (1,381) В отличие от Ю. Визбора, в подавляющем большинстве стихов и песен В. Высоцкого о людях трудных профессий преобладают сюжет-поединок, сюжет-катастрофа, акцент на предельном надрыве оказавшегося в «пограничной» ситуации героя — в большом спорте, морском сражении, альпинизме, геологоразведочной экспедиции…[1]. Сам поэт признавался: «…Я стараюсь для своих песен выбирать людей, находящихся в момент риска, которые в каждую следующую секунду могут заглянуть в лицо смерти, которые находятся в самой-самой крайней ситуации…» [2]. Такой осознанный подход и придает антропологическому аспекту этих произведений повышенную значимость. Ситуация поединка человеческой воли со смертью Архетипическая для В. Высоцкого ситуация поединка человеческой воли со смертью возникает уже в ранней песне «Сорок девять дней» (1960) и получает дальнейшее углубление. Катастрофичный сюжет морского сражения в стихотворении «Еще не вечер» (1968), являя частую для философской лирики поэта «схватку бесшабашную» с судьбой, становится одновременно и испытанием прочности профессионального сообщества («А крысы — пусть уходят с корабля»), и обнаружением спасительной близости бунтующих душ персонажей природной бесконечности: «Ведь океан-то с нами заодно…» (1,183). А в «Натянутом канате» (1972) в сюжетной динамике, «спрессованной» пространственно-временной организации выстраивается целостная онтология рискованного «пути без страховки», «боя со смертью», внутренне оппозиционная барачно-лагерной обезличенности советского «гетто». Проявление инакомыслия в отношении к Системе Творческое проникновение обоих бардов в различные профессиональные сферы неизбежно несло в себе проявление инакомыслия в отношении к Системе, постижение уязвимых сторон сознания «homo sovieticus». У Ю. Визбора — это прежде всего вызвавший недовольство официоза «Рассказ технолога Петухова» (1964), неожиданно точно для тех лет отразивший стремление советского человека непременно видеть себя «впереди планеты всей» — причем одновременно и в «делании ракет», и в «области балета»… В стихах В. Высоцкого сходные черты психологии героев проявились в некоторых «спортивных» песнях — в трагикомичном поединке бегуна с «гвинейским другом» («Марафон», 1971), истории с прыгуном, надрывно мечтающим «догнать и перегнать Америку» («Песенка про прыгуна в длину», 1971), в примечательном шахматном состязании («Честь шахматной короны», 1972)… Противостояние ищущей творческой личности героя власти бюрократии Сквозной в «профессиональных» песнях В. Высоцкого становится и ситуация противостояния ищущей творческой личности власти бюрократии. В «Песне о конькобежце…» (1966) звучит взволнованный монолог «маленького человека» от спорта, готового всеми способами отстаивать свое достоинство в борьбе с безликой спортивной системой. Неожиданный сюжетный поворот в «Случае на шахте» (1967) высветил оборотную сторону громких соцсоревнований и выявил частое неблагополучие внутри самих трудовых коллективов, когда передовой шахтер-стахановец остается под завалом по корыстной воле своего же окружения, «пившего вразнобой «Мадеру», «старку», «зверобой»…» (1,139). В стихотворении же «Тюменская нефть» (1972) насыщенное бытийным смыслом интуитивное чувствование героем-нефтяником недр родной земли — «что подо мной не мертвая земля», концентрация душевных и физических сил («счастлив, что, превысив полномочия, / Мы взяли риск…») противостоят духу бюрократических «депеш» из «центра»: И шлю депеши в центр из Тюмени я: Дела идут, все боле-менее, Что — прочь сомнение, что — есть месторождение, Что — больше «более» у нас и меньше «менее»… (1,328) Постижение искренности личных и профессиональных отношений В творчестве обоих бардов песни о людях трудных призваний заключают и художественное постижение межчеловеческих отношений, возвращавшее в общественное сознание тоталитарной эпохи забытую чистоту и свободную от идеологических догм, социальной конфронтации искренность этих отношений как в личной, так и профессиональной сферах [3]. В стихотворениях Ю. Визбора «Я иду на ледоколе…» (1973), «Остров сокровищ» (1972) межпрофессиональная солидарность воспринимается героем как мощная опора в повседневном труде. В первом из них рассказ бывалого, «идущего на ледоколе» моряка о профессиональной сплоченности с подводниками («У подводника гитара / И ракет большой запас…») органично вписывается в проникновенное послание, обращенное к далекой возлюбленной. Художественная диалектика коллективного и индивидуального в произведениях Ю. Визбора И таким образом выстраивается у Ю. Визбора художественная диалектика коллективного и индивидуального: Но никто из них не видит В чудо-технику свою… Что печально, дорогая, Жить на свете без тебя. (1,257) У Ю. Визбора и В. Высоцкого значительное место уделено и воспеванию красоты мужской дружбы, закаленной в нелегких испытаниях профессиональной судьбы, а также на фронтовых путях — если вспомнить «военный» цикл В. Высоцкого. В стихотворениях же Ю. Визбора «Остров сокровищ», «Десантники слушают музыку» (1963), «Экипажу Рюмин — Попов» (1980) художественное познание «биографии трудных морей», скрытых «механизмов» «мужского общежития во всей своей красе» на море и в небе достигнуто в соединении реально-бытового и возвышенно-романтического: Когда-нибудь закончится Обилие чудес — Вернутся к нам в Сокольники Соколики с небес. Земные — это правильно, — Но все ж немножко ангелы: Один из испытателей, Другой из ВВС. (1,343) Размышления о формах межличностного родства в поэзии Ю. Визбора Размышления о формах межчеловеческого родства в профессиональных, семейных отношениях обретают в поэзии Ю. Визбора и философское звучание, расширяя сферу лирической эмоциональности поэта-певца. Так, в стихотворении «Я бы новую жизнь своровал бы, как вор…» (1968) подлинно актерское вчувствование в личностный смысл различных профессиональных судеб умножает в глазах героя ценность тепла семейной привязанности: Но ведь я пошутил. Я спускаюсь с небес, Перед утром курю, как солдат перед боем. Свой единственный век отдаю я тебе… (1,195) На соединении бытового и таинственного начал профессионального труда построено и стихотворение «Как песни, перетертые до дыр…» (1965): осуществляемая радистом связь видится как «напиток драгоценный», наполняющий души героев ощущением целостности бытия «поверх барьеров» пространств. Важна здесь синхронизация поэтического ви€дения далеких человеческих судеб: А в южных городах встают девчонки И в институты разные спешат, И крестят, как детей, свои зачетки, И с ужасом шпаргалками шуршат. А в северных морях от юта к баку Штормище ходит, ветрами ревет… (1,149) Надорванность человеческого «я» в лирике В. Высоцкого «Драгоценная связь» людей в профессиональном общении оказывается значительной и в «психологической» лирике В. Высоцкого, где она, чаще в сопоставлении с Ю. Визбором, ассоциируется с мучительной надорванностью человеческого «я». Яркий пример тому — песня «Ноль семь» (1969), где поэтизация будничного труда телефонистки («Стала телефонистка мадонной…») проистекает из драматичного положения героя на грани одиночества. Сила лирической эмоции выражена здесь в прерывистой ткани стиха, сочетающей взволнованный монолог с диалогическими, адресованными любимой женщине и другу репликами. «Профессиональная» ситуация телефонной связи обретает психологическую значимость: Девушка, милая! Я прошу — продлите! Вы теперь как ангел — не сходите ж с алтаря! Самое главное — впереди, поймите… Вот уже ответили. Ну здравствуй, это я! (1,198) Поиск «зон» душевной открытости личности в разных профессиях Поиск «зон» душевной открытости личности в разнообразных профессиональных сферах сближает песни Ю. Визбора и В. Высоцкого. Причем речь может идти и о глубоком сближении душ в общем призвании, как, например, в «Скалолазке» В. Высоцкого (1966), и о кратковременных, но весьма значимых человеческих общностях, показанных, например, в стихотворениях Ю. Визбора «Такси» (1965) и В. Высоцкого «Рты подъездов, уши арок и глаза оконных рам» (1965), которые созвучны по сюжетной ситуации. Если у Ю. Визбора личная драма героя приоткрывается в неожиданно доверительном диалоге с незнакомым таксистом, то стихотворение В. Высоцкого построено как рассказ бывалого таксиста, тонко чувствующего коммуникативный смысл своего труда и приобретшего в этом труде опыт понимания самых разных человеческих душ. «Новеллистичная» структура его рассказа, сотканного из внутренне связанных мини-эпизодов и характеризующегося словесной емкостью, придает монологу «ролевого» героя эмоциональную убедительность: Мы случайные советчики, творцы летучих фраз, — Вы нас спрашивали — мы вам отвечали. Мы — лихие собеседники веселья, но подчас Мы — надежные молчальники печали… (2,88) Сходство систем образов-символов в изображении психологии героя В поэзии Ю. Визбора и В. Высоцкого изображение психологии героев — представителей трудных профессий, экстремальных условий их жизни отразилось и в сближающей обоих поэтов системе образов-символов. Символическим потенциалом наделены здесь образы моря, гор, Земли, а также сквозной мотив пути. Образ морской стихии и тяга души к непостижимому В визборовской песне «Океан» (1963) символика морской стихии спроецирована как на извечную тягу души к непостижимому («неразрешимое решать»), так и на реальные моменты жизни людей трудного призвания: И, как подвыпивший подводник, Всю ночь рыдает океан… В стихотворении же В. Высоцкого «Шторм» (1976) яркая словесная фактура профессионального языка моряков («Мы говорим не «штормы», а «шторма… чтим чутье компасов и носов») открывает таинственное измерение в океанском пространстве: Кто в океане видит только воду — Тот на земле не замечает гор… (1,435) Антропологические смыслы образа гор Хронотоп гор у обоих бардов также имеет глубокий образный, антропологический смысл. Размышляя о личностном значении альпинистской деятельности, Ю. Визбор отмечал в ней мощный стимул внутреннего роста человека, который «возделывает сам себя, засеивает поле своей судьбы мужеством, взращивает в себе мощные и прекрасные всходы. От этого и накапливается в альпинисте мудрость философа…» (3,134). В «горных», «альпинистских» песнях Ю. Визбора и В. Высоцкого именно на «самовозделывании» личности в общении с миром гор и сделан главный акцент. У позднего Ю. Визбора «альпинистская» песня все определеннее вбирает в себя черты философской элегии: в стихотворении «Тропа альпинистов — не просто тропа…» (1976) центральный образ постепенно познаваемого героями горного пространства помещен в широкое ассоциативное поле: Тропа альпинистов — не просто тропа: Тропа альпинистов — дорога раздумий О судьбах миров, о жестокости скал, О женщинах наших, которых мы любим… (1,288) Экзистенциальный характер оппозиции «равнина — горы» У В. Высоцкого же оппозиция «равнины» и «гор» приобретает экзистенциальный характер. Так, в стихотворении «Здесь вам не равнина» (1966) антропологическая значимость вживания героя в мир, где «за камнепадом ревет камнепад» сопряжена с этикой риска, самоиспытания, отказа от «уюта», с осознанием непрерывности духовного поиска: Но мы выбираем трудный путь, Опасный, как военная тропа… (1,111) Весомой оказывается здесь, а также в «Военной песне» (1966) и образная ассоциация полного опасностей мира гор и трудных исторических судеб соотечественников на нелегких фронтовых дорогах: Как Вечным огнем, сверкает днем Вершина изумрудным льдом, Которую ты так и не покорил… (1,112) Море и горы — всеединство мира, его высот и глубин А в «Гимне морю и горам» (1976) бесконечная перспектива духовного восхождения человека в «служении стихиям», глубинное чувствование полюсов бытия заряжает его ощущением вечности, всеединства мира — его высот и глубин: Благословенны вечные хребты, Благословен Великий океан! (1,436) Символика пути и дороги жизни Таким образом, символика пути, дорог жизни оказывается сквозной в произведениях Ю. Визбора и В. Высоцкого анализируемого ряда. Хотя если у Ю. Визбора чаще подчеркнуто врачующее действие «дорог», морских путей на души героев: Плаваем мы не от скуки, Ищем не просто тревог: Штопаем раны разлуки Серою ниткой дорог. (1,108) то в поэтическом контексте В. Высоцкого неумолимо ожидающие героев-«профессионалов» «четыре четверти пути», «непройденные дороги» и «невзятые рубежи» над «пропастью», как правило, имеют трагедийную окрашенность, знаменуя катастрофические изгибы человеческой судьбы, «пограничные» состояния личности («Натянутый канат», «Песня летчика», «Спасите наши души», «Ну вот, исчезла дрожь в руках…» и др.). Творческое призвание Поэта В мире Ю. Визбора и В. Высоцкого принципиально важна и связь интуиций о судьбах представителей трудных профессий с пониманием творческого призвания Поэта. Так, в визборовской «Песне о поэтах» (1963) неординарное для этого времени размышление о драматичной участи поэтов «служить в госкомитетах» выводит на осознание органичной близости вольнолюбивого творческого призвания профессиональному труду в экстремальных, свободных от сковывающей официальности условиях — мысль, обретающая здесь и скрытый социальный подтекст: Им бы, поэтам, плавать бы в море, Лед бы рубить им на ледниках, Знать бы им счастье, мыкать бы горе, Камни таскать бы им в рюкзаках… (1,100) В. Высоцким же личностный, «профессиональный» поединок поэта-певца с царящей в обществе кривизной в заостренной форме изображен в дилогии «Певец у микрофона» и «Песня микрофона» (1971). Прописанная с мельчайшими подробностями профессиональная ситуация сценического выступления, увиденная «глазами» певца, а затем и микрофона, пронизана ощущением повышенного экзистенциального, психофизического напряжения, родственного, быть может, тому, что было отмечено нами в «морских» или «альпинистских» песнях: Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И — жара!.. Жара!.. Жара!.. (1,271) «Пороговое» состояние героя на сцене — в общении с гитарой, микрофоном, аудиторией — порождено чувством глубинной внутренней обнаженности поэта в стремлении на пределе сил открывать правду в мире лицемерия. А во взволнованной «исповеди» микрофона, в итоге не сумевшего подавить свою индивидуальность ради «патоки, сладкой помеси», нравственный максимализм предопределяет тяжелейшую «профессиональную» драму: В чем угодно меня обвините — Только против себя не пойдешь: По профессии я — усилитель, — Я страдал — но усиливал ложь… (1,273) Роль творческой личности в современности и Вечности Расширенное восприятие обоими поэтами феномена трудной профессии позволяет, таким образом, соотнести их «сюжетные», «ролевые» песни о моряках и альпинистах, шахтерах и нефтяниках с глубокими раздумьями о бытийной, социальной роли творческой личности в современности и Вечности. Итак, антропологический аспект оказался ключевым в песнях В.Визбора и В. Высоцкого, обращенных к постижению судеб людей нелегких профессиональных призваний. В этих густо «населенных» самыми различными персонажами произведениях запечатлелись жизненные пути современников в их профессиональном, творческом делании — людей, обретших в бардовских песнях свободную от официозного грима возможность прямого вербального самораскрытия в конкретных речевых формах. Разноплановое в жанрово-стилевом отношении (от лирических монологов до «ролевых» песен-«мини-пьес») песенное многоголосие в произведениях Ю. Визбора и В. Высоцкого было направлено на углубленное исследование душевной жизни личности, потаенных «механизмов» межчеловеческого общения, бытийных основ отношений человека и мира, запечатлевшихся у обоих авторов в близком образно-символическом ряде. Однако если у Ю. Визбора преобладают поэтические, нередко окрашенные лирико-романтическими тонами портреты героев, данные сквозь призму взгляда «повествователя», то произведения В. Высоцкого характеризуются более напряженной сюжетной динамикой, острой конфликтностью, исповедальной пронзительностью, что отразило общую направленность эволюции авторской песни — от истоков конца 1950-х к последующему усилению трагедийного звучания и социальной остроты творчества бардов 1970—1980-х гг. (Высоцкий В., Галич А., Городницкий А., Окуджава Б., Тальков И. и др.) [4]. Разнообразная типология характеров, сюжетных ситуаций в стихах-песнях Ю. Визбора и В. Высоцкого о людях трудных профессий, несомненно, расширила горизонты поэтического слова и способствовала обогащению лирики новыми перспективами антропологического знания.
|